Что она? - Порыв, смятенье, и холодность, и восторг, и отпор, и увлеченье, смех и слёзы, чёрт и бог...
Темный снег
Выпуск газеты:
№ 41 Декабрь 2014-январь 2015 гг.
Протоиерей Анатолий Симора
читать дальшеВозвращаясь со школы, Павлик даже на снежном покрове двора видел приветственные искорки-самоцветы. Мимоходом отразил в окне дома поднятые веером пальцы руки и представил, как обрадует этим жестом о полученных пятерках родителей. Но здесь, перед самым порогом, мальчика остановили какие-то удивительные звуки. Он оглянулся. Тревожное предчувствие враз омрачило его лицо. Тяжело, будто одолевая невидимые преграды, подошел к собачьей будке, что ютилась возле сарая. Из черной пустоты отверстия выпрыгнул такой же черный, пузатенький щенок. Он слизал с ботинка снег, припадал лапками к ногам, прося ласки. Но Павлик не пошевелился. Лишь когда открылись двери дома, оттолкнул рукой смирное существо и перевел взгляд на отца.
— Ну, как, Павлик, нравится тебе собака?
— Папа, а где... наш Серко? — вместо ответа забеспокоился мальчик.
— Серко? Он, сам понимаешь, старый, смертельно больной. Сегодня-завтра закончится его век. Я отвел... Я отволок старичка к полевой скирде. Кушать он все равно уже не может. Не печалься, — утешительным тоном продолжал отец. — Посмотри, какой красавец возле тебя. Возможно, кроме этого, в школе что-то случилось, испортило тебе настроение?
— В школе все хорошо, — равнодушно молвил Павлик.
— Тогда молодец! И вообще, сначала пойди, пообедай. Мама тебя ждет-не дождется.
С этими словами отец, улыбнувшись, прошел в сарай, а мальчик стоял и смотрел на белое поле, среди которого, сгорбившись будто от холода, серела недобранная скирда...
Приближалась полночь. В соседней комнате родители смотрели по телевизору комедийный фильм, весело смеялись. Павлик также улыбался, закрывшись в койке одеялом, только горько, сквозь слезы. Он также видел веселые картины, только из детского прошлого. Вот Серко мчит его на санках. Вываливает в сугроб. Подбегает и с извинением облизывает запорошенную одежду. Другой раз Колька, который старше его, выхватил из рук санки. Но не успел отбежать и на два шага, как услышал грозный лай Серка... Все чаще, все уязвимее воспоминания обрывались настоящим. От неизвестного до этого раздумья Павлик отбросил одеяло.
За окном, в тумане туч месяц продолжал печальное повествование об одиночестве Серка. Из-за двери родительской комнаты уличным холодом веяло от того же смеха... Руки опять потянулись к одеялу...
Павлик утром ничем не выдал родителям горестного чувства разочарования в их доброте. Он, затаив его в глубинах детской души, как и намерение возвратить Серка, пошел в школу.
Нестерпимо долго тянулась учеба для Павлика. И вот, после очередной перемены, начался последний урок русского языка.
Пройдя между рядами парт, Ольга Петровна раздала пятиклассникам листы бумаги.
— Вы сейчас начнете писать сочинение на свободную тему, — объясняла она. — Сосредоточьте свои мысли на интересных наблюдениях, впечатлениях. Поэтому прошу вас не терять времени.
«Впечатления, наблюдения», — повторял про себя Павлик, смотря на лист бумаги. Бумага белого цвета все больше напоминала ему снежное поле. Поле, на котором еще не видно скирды — ужасного приюта Серка или ... могилы. В неутихающем волнении ученик нанес первые контуры будущего изображения.
— А это что такое?! — воскликнула Ольга Петровна, наклонившись над Павликом. — Яковенко считает, что пребывает на уроке рисования. Вы только посмотрите. — И учительница подняла лист.
Класс залился смехом. Павлик, понурив голову, молчал. Когда ученики утихли, Павлик посмотрел Ольге Петровне в глаза и тихо сказал:
— Я по-другому не мог.
Снова едкий смех оглушил Павлика.
— Яковенко! — нервно вздохнула Ольга Петровна. Ее приятное, симпатичное лицо искривилось. — Ты свободен. Иди, не мешай товарищам писать. А я сегодня постараюсь наведаться к твоим родителям.
Чтобы не разрыдаться, Павлик прикусил губы. Наспех снял портфель с крючка парты, выбежал в коридор. Лихорадочная обида возбуждала единственное желание: быстрее из школы...
На окраине села мальчик перевел дух. Неподалеку на белой равнине выделялась скирда. Видимое расстояние до этого остатка соломы стало еще нестерпимей, и мальчик побежал, оставляя глубокие следы на снегу.
Серко сразу же увидел небольшую человеческую фигуру, что быстро приближалась. А когда узнал в ней Павлика, тяжело поднялся на лапы.
— Серко! Ты живой, живой!.. — воскликнул Павлик и, упав коленками на жесткую подстилку, обнял руками протянутую, как всегда при встрече, лапу, нежно поглаживал, ощущая ее легкость.
— Гу-у, — будто что-то пытался сказать Серко.
— Я знаю, знаю, я все знаю, мой хорошенький, — еле вымолвил Павлик.
Слезы, такие впервые жгучие слезы, потекли неровными струйками по лицу. Серко дотронулся языком до влажной щеки мальчика, от чего Павлику еще сильнее хотелось разрыдаться.
— Теперь я тебя не оставлю, — со всхлипом говорил Павлик и не переставал гладить слабую голову четвероногого друга.
...После всего выплаканного мальчик постепенно, не ведая о суровых законах зимы, погружался в легкий колыбельный сон.
Неожиданно для Серка ласковые людские руки соскользнули по шерсти.
Он поднял голову. Сомкнутые веки мальчика, усеянные инеем, не открывались. Серко дотронулся до его рук и почувствовал холод, подобный снежному.
— Га-в-в, га-в-в, — жалостно будил Павлика.
Любовью и верностью отозвался в Серке наилучший, присущий собакам, инстинкт — инстинкт помощи. И он... из последних сил, слепя от боли глаза, начал преодолевать короткое и такое длинное расстояние к людскому жилищу.
До дверей дома осталось несколько шагов, когда они открылись и во двор вышли люди.
— Ой! Тут собака, еще покусает, — заголосила Ольга Петровна, прячась за спины родителей Павлика.
Серко остановился. Еле повернулся на дрожащих лапах к полю, хрипло залаял.
— На кого это он? — спросила учительница.
Но родители лишь онемело смотрели на серую скирду, и их лица полотнели от страшной догадки.
— Там, там, — еле молвил отец и первым бросился в поле.
Серко напрасно пробовал двигаться следом. С первых попыток дворовая поверхность зашаталась под лапами...
Именно в эти минуты беспомощного ожидания послышался проницательный писклявый лай, и Серко увидел около своей будки черного щенка. Сильнее болезни допекло его, старую собаку, чувство ненужности. Лишь когда со временем Серко увидел на дворе Павлика, поддерживаемого под руки родителями, в глазах среди горькой грусти промелькнула радостная искорка. Скоро отворились сенные двери. В доме засуетились.
Серко, не реагируя больше на звуки, жадно рассматривал солнце на краю белой земли. Он смотрел на него, как на свою жизнь, что вот-вот также спрячется за горизонт. Вдруг совсем рядом заскрипел снег, и это дорогое для собаки солнце заслонила фигура хозяина. Серко порывисто поднялся на лапы. Затем, опустивши голову и вздрагивая от кашля, поковылял в направлении полевой скирды.
— Серко, хороший ты наш спасатель, вернись, иди ко мне...
Серко слышал позади себя ласковый голос, шаги хозяина, но головы не повернул. Он ступал по своим следам, делал между ними новые, его лапы подкашивались. Белый снег темнел, темнел, темнел...
1988 г.
Выпуск газеты:
№ 41 Декабрь 2014-январь 2015 гг.
Протоиерей Анатолий Симора
читать дальшеВозвращаясь со школы, Павлик даже на снежном покрове двора видел приветственные искорки-самоцветы. Мимоходом отразил в окне дома поднятые веером пальцы руки и представил, как обрадует этим жестом о полученных пятерках родителей. Но здесь, перед самым порогом, мальчика остановили какие-то удивительные звуки. Он оглянулся. Тревожное предчувствие враз омрачило его лицо. Тяжело, будто одолевая невидимые преграды, подошел к собачьей будке, что ютилась возле сарая. Из черной пустоты отверстия выпрыгнул такой же черный, пузатенький щенок. Он слизал с ботинка снег, припадал лапками к ногам, прося ласки. Но Павлик не пошевелился. Лишь когда открылись двери дома, оттолкнул рукой смирное существо и перевел взгляд на отца.
— Ну, как, Павлик, нравится тебе собака?
— Папа, а где... наш Серко? — вместо ответа забеспокоился мальчик.
— Серко? Он, сам понимаешь, старый, смертельно больной. Сегодня-завтра закончится его век. Я отвел... Я отволок старичка к полевой скирде. Кушать он все равно уже не может. Не печалься, — утешительным тоном продолжал отец. — Посмотри, какой красавец возле тебя. Возможно, кроме этого, в школе что-то случилось, испортило тебе настроение?
— В школе все хорошо, — равнодушно молвил Павлик.
— Тогда молодец! И вообще, сначала пойди, пообедай. Мама тебя ждет-не дождется.
С этими словами отец, улыбнувшись, прошел в сарай, а мальчик стоял и смотрел на белое поле, среди которого, сгорбившись будто от холода, серела недобранная скирда...
Приближалась полночь. В соседней комнате родители смотрели по телевизору комедийный фильм, весело смеялись. Павлик также улыбался, закрывшись в койке одеялом, только горько, сквозь слезы. Он также видел веселые картины, только из детского прошлого. Вот Серко мчит его на санках. Вываливает в сугроб. Подбегает и с извинением облизывает запорошенную одежду. Другой раз Колька, который старше его, выхватил из рук санки. Но не успел отбежать и на два шага, как услышал грозный лай Серка... Все чаще, все уязвимее воспоминания обрывались настоящим. От неизвестного до этого раздумья Павлик отбросил одеяло.
За окном, в тумане туч месяц продолжал печальное повествование об одиночестве Серка. Из-за двери родительской комнаты уличным холодом веяло от того же смеха... Руки опять потянулись к одеялу...
Павлик утром ничем не выдал родителям горестного чувства разочарования в их доброте. Он, затаив его в глубинах детской души, как и намерение возвратить Серка, пошел в школу.
Нестерпимо долго тянулась учеба для Павлика. И вот, после очередной перемены, начался последний урок русского языка.
Пройдя между рядами парт, Ольга Петровна раздала пятиклассникам листы бумаги.
— Вы сейчас начнете писать сочинение на свободную тему, — объясняла она. — Сосредоточьте свои мысли на интересных наблюдениях, впечатлениях. Поэтому прошу вас не терять времени.
«Впечатления, наблюдения», — повторял про себя Павлик, смотря на лист бумаги. Бумага белого цвета все больше напоминала ему снежное поле. Поле, на котором еще не видно скирды — ужасного приюта Серка или ... могилы. В неутихающем волнении ученик нанес первые контуры будущего изображения.
— А это что такое?! — воскликнула Ольга Петровна, наклонившись над Павликом. — Яковенко считает, что пребывает на уроке рисования. Вы только посмотрите. — И учительница подняла лист.
Класс залился смехом. Павлик, понурив голову, молчал. Когда ученики утихли, Павлик посмотрел Ольге Петровне в глаза и тихо сказал:
— Я по-другому не мог.
Снова едкий смех оглушил Павлика.
— Яковенко! — нервно вздохнула Ольга Петровна. Ее приятное, симпатичное лицо искривилось. — Ты свободен. Иди, не мешай товарищам писать. А я сегодня постараюсь наведаться к твоим родителям.
Чтобы не разрыдаться, Павлик прикусил губы. Наспех снял портфель с крючка парты, выбежал в коридор. Лихорадочная обида возбуждала единственное желание: быстрее из школы...
На окраине села мальчик перевел дух. Неподалеку на белой равнине выделялась скирда. Видимое расстояние до этого остатка соломы стало еще нестерпимей, и мальчик побежал, оставляя глубокие следы на снегу.
Серко сразу же увидел небольшую человеческую фигуру, что быстро приближалась. А когда узнал в ней Павлика, тяжело поднялся на лапы.
— Серко! Ты живой, живой!.. — воскликнул Павлик и, упав коленками на жесткую подстилку, обнял руками протянутую, как всегда при встрече, лапу, нежно поглаживал, ощущая ее легкость.
— Гу-у, — будто что-то пытался сказать Серко.
— Я знаю, знаю, я все знаю, мой хорошенький, — еле вымолвил Павлик.
Слезы, такие впервые жгучие слезы, потекли неровными струйками по лицу. Серко дотронулся языком до влажной щеки мальчика, от чего Павлику еще сильнее хотелось разрыдаться.
— Теперь я тебя не оставлю, — со всхлипом говорил Павлик и не переставал гладить слабую голову четвероногого друга.
...После всего выплаканного мальчик постепенно, не ведая о суровых законах зимы, погружался в легкий колыбельный сон.
Неожиданно для Серка ласковые людские руки соскользнули по шерсти.
Он поднял голову. Сомкнутые веки мальчика, усеянные инеем, не открывались. Серко дотронулся до его рук и почувствовал холод, подобный снежному.
— Га-в-в, га-в-в, — жалостно будил Павлика.
Любовью и верностью отозвался в Серке наилучший, присущий собакам, инстинкт — инстинкт помощи. И он... из последних сил, слепя от боли глаза, начал преодолевать короткое и такое длинное расстояние к людскому жилищу.
До дверей дома осталось несколько шагов, когда они открылись и во двор вышли люди.
— Ой! Тут собака, еще покусает, — заголосила Ольга Петровна, прячась за спины родителей Павлика.
Серко остановился. Еле повернулся на дрожащих лапах к полю, хрипло залаял.
— На кого это он? — спросила учительница.
Но родители лишь онемело смотрели на серую скирду, и их лица полотнели от страшной догадки.
— Там, там, — еле молвил отец и первым бросился в поле.
Серко напрасно пробовал двигаться следом. С первых попыток дворовая поверхность зашаталась под лапами...
Именно в эти минуты беспомощного ожидания послышался проницательный писклявый лай, и Серко увидел около своей будки черного щенка. Сильнее болезни допекло его, старую собаку, чувство ненужности. Лишь когда со временем Серко увидел на дворе Павлика, поддерживаемого под руки родителями, в глазах среди горькой грусти промелькнула радостная искорка. Скоро отворились сенные двери. В доме засуетились.
Серко, не реагируя больше на звуки, жадно рассматривал солнце на краю белой земли. Он смотрел на него, как на свою жизнь, что вот-вот также спрячется за горизонт. Вдруг совсем рядом заскрипел снег, и это дорогое для собаки солнце заслонила фигура хозяина. Серко порывисто поднялся на лапы. Затем, опустивши голову и вздрагивая от кашля, поковылял в направлении полевой скирды.
— Серко, хороший ты наш спасатель, вернись, иди ко мне...
Серко слышал позади себя ласковый голос, шаги хозяина, но головы не повернул. Он ступал по своим следам, делал между ними новые, его лапы подкашивались. Белый снег темнел, темнел, темнел...
1988 г.